Забавно, что вы называете его «старым-добрым». Нет, на самом деле... я просто так не могу. Потому что это как бы абсорбирует мою творческую энергию. Я не могу работать с чистым зелёным пространством за спиной. Понимаете... мне требуется выстроить определённое взаимодействие с подлинной реальностью. С реальными объектами, реальным пространством. Те искры жизни, которые способен высечь актёр, никогда не вспыхнут под зелёным экраном. Он всё делает делом техники. Я это не приемлю. Зелёный высасывает мою энергию. Я ненавижу этот цвет.

Главное, что я пытался делать, так это проводить как можно больше времени на площадке. Не только во время грима, примерок, репетиций, дублей. А вот просто — проводить там время. Они создали такой невероятный мир, с декорациями и реквизитом, которые функционировали, действовали по-настоящему. Это была живая, дышащая вселенная, и я просто не мог ею насытиться. Я делал так, чтобы уже в самих сценах — не исполнять, — но чувствовать себя так, словно я никогда и не знал мир другим.

Во первых, у нас есть сюжет, который действительно стоит того, чтобы перенести его на экран, просто поверьте. Во-вторых, я всё ещё жив, что, согласитесь, совсем неплохо. И, наконец... Знаете... Как говорят, никогда не поздно затеять хороший фильм.

Мы, как люди, по прежнему пытаемся найти общий язык с нашими отцами. И человек тщетно пытается обуздать свой гнев. И тем страшнее пытаться играть в Бога. Потому что эти создания обязательно восстанут против нас. Чтобы создавать такое, мы должны быть в мире с самими собой. Когда это наступит? Мы недостаточно повзрослели. Этого нельзя допустить.