Культурные аллюзии — не фантазия критика; картина в самом деле невероятно плотно насыщена цитатами. Например, нашлось место для сонета мужа Мэри Шелли, Перси Биши Шелли, «Озимандия», который цитирует Дэвид. Там есть слова и о путнике, и о статуе, и о надменном пламени, а последние две строки кажутся точным описанием планеты, куда после случайной аварии приземляется «Завет»: «Кругом нет ничего… Глубокое молчанье… Пустыня мёртвая… И небеса над ней…» Можно вспомнить и другого Озимандию, из комикса «Хранители», чью траекторию и философию почти досконально (и вряд ли случайно) повторяет один из центральных героев фильма, такой же убежденный ницшеанец. Дальше: из космоса корабль направляется на таинственную планету, ведомый странным напевом, случайно пойманным радиосигналом, — это песня Джона Денвера «Take me home, country roads», дом в её тексте назван «Почти раем». Разумеется, потерянный и обретённый Рай ожидаемо оборачивается Адом. Эта мелодия, как звук дудочки гамельнского крысолова, позже аукнется в сцене, где роботы пытаются играть на флейте, предваряя это диалогом, почти дословно цитирующем известную сцену «Гамлета». И так далее, перечислять можно долго».

«Чужой: Завет» не пытается исправить странности предшественника, а, наоборот, подчеркивает их и гордо добавляет в микс здоровую горсть фантастического трэша, что производит на свет один из самых причудливых и необычных проектов франшизы, да и большого Голливуда в целом. По сути, это плод любви абсолютно «бэшного» хоррора и гуманистического фантастического блокбастера – этакий «Бегущий по лезвию» с оторванными головами, вывалившимися внутренностями и голыми девушками в душе. Не знаем, как вы, а мы мечтали о таком фильме всю жизнь!».

Нужный ритм повествования задаёт техническое исполнение фильма. Дизайн локаций создаёт некий эффект клаустрофобии, который держит в напряжении и готовит к встрече с опасностью. Нельзя не отметить цветовую гамму с приглушёнными цветами, которая свойственна картинам XVIII века. Изображение выглядит как выцветшая фотография или комната, которая освещается светом горящих свечей – очень стильно и атмосферно.

Но больше всего «Завет» радует своими мелочами, деталями, которые не все заметят во время сеанса, будь то рождение Ксеноморфа или ракурс камеры. Это же относится к музыке. Дело в том, что ПОЧТИ весь саундтрек не играет где-то на фоне, а является «натуральным», исходя из музыкального проигрывателя (образно), музыкального инструмента или окружающей природы. Таким образом, зрителя буквально погружают в происходящее, а любой более менее громкий звук заставляет насторожиться».

Но, несмотря на уверенные работы Крудала, Макбрайда и той же Уотерстон, одеяло на себя уверенно перетягивает Майкл Фассбендер. Актёр в очередной раз доказывает, что ему прекрасно удаются инфернальные и обаятельные антигерои. Андроид Дэвид, успешно переживший финал «Прометея», во многом напоминает Ганнибала Лектера в исполнении Мадса Миккельсена. Такая же любовь к высокому искусству и философии, такой же дьявольский огонек в глазах и такие же извращённые представления о любви и благе. Полная противоположность андроиду Уолтеру, простому и надежному. Дуэт Фассбендера с самим собой — один из лучших эпизодов «Завета»».

Для всех фанатов серии важным является развитие идеи о связи человека и «чужих», которое в «Прометее» могло быть сформулирована как креационистская проблема, а в «Завете» - как проблема творчества в широком смысле слова. Ридли Скотт в какой-то момент не удерживается и погружает фильм в культурный контекст романтизма, «проклятых художников» и мистического символизма. Звучат имена Байрона и Шелли, андроиды-интеллектуалы оказываются поклонниками Вагнера: здесь и вызов человека своему Создателю (в данном случае – пара подменяется андроидом и человеком-изобретателем), и упоение собственными творческими возможностями, которые и ведут к обожению. Скепсису Кубрика из «Одиссеи» Скотт противопоставляет спокойную (до провокации) уверенность в том, что искусственный интеллект совершеннее отягощённых эмоциями и смертностью homo sapiens, и, стало быть, должен стать не наследником, а следующей ступенью эволюции. А на другом полюсе он помещает другую ветвь эволюции – «чужого», рождение которого мы наблюдали в величественном финале «Прометея»».

Кровавые убийства и разношерстный бестиарий ксеноморфов в фильме оказались только для того, чтобы завлечь преданных поклонников. Никто заранее не мог и догадаться, что режиссёра вся эта мишура интересует в последнюю очередь, а главный вопрос, которым он задавался, создавая "Завет": "снятся ли андроидам электроовцы?".