Кшиштоф Занусси: «Выбор актёра - тот же инстинкт, что и сексуальный»

То, что известно в России о духовной жизни Запада, так же неправдиво, как то, что о духовной жизни России знает Запад. В Европе подвиг христианства имеет огромные масштабы. Например, во Франции верующих в процентном соотношении гораздо больше, чем в России. А ведь это Франция, республика! Я не говорю уже об Италии, Испании или Польше – у меня на родине более 90% людей считают себя католиками. Конечно, есть процесс секуляризации, у него внушительные масштабы. Он происходит по мере того, как богатеет общество, это нормально. Но и подвижничество тоже очень развито.

Да я вообще сказал бы, что выбор актрисы, равно как и актёра, - это главный творческий момент. Работа на площадке – это следствие моего выбора, и она уже второстепенна. Если я неправильно выбрал артиста, то уже ничего не исправишь. А выбираю я на основе интуиции, инстинкта. На самом деле, это такой же инстинкт, как и сексуальный. С другой стороны, это когда ты заходишь в поезд с билетом без места, проходишь по купе и решаешь, что, пожалуй, вот здесь ты предпочёл бы сесть, потому что компания, кажется, приятная. Ты с ними даже можешь не разговаривать, но есть в их лицах что-то располагающее. Актёров я выбираю потому, что мне хочется смотреть на именно эти лица, а не на другие. Никак это не объяснишь рационально. Хотя при выборе актрисы на главную роль в этом фильме я понимал, что раз личность будет отвратительная, то актриса должна быть очень красивой, иначе всё будет слишком очевидным. Но это уже так, дополнение к интуиции.

Сначала я хотел снимать совсем другую актрису. Но после первых же проб разочаровался: её игра была слишком очевидной. Она входила в кадр, и мы всё мгновенно понимали о её героине. Тогда я решил взять актрису, которая всю свою жизнь играла только положительные роли лирических, деликатных женщин. Её последняя роль – жена президента Валенсы в фильме Анджея Вайды. Она и сама тихая, глубокая, спокойная женщина. Полное противоречие героини моего фильма. Но для актёра большая удача, если роль позволяет ему пойти против сложившегося имиджа.

Конечно, мы с ней перебрали несколько реальных людей, которые были похожи на героиню. Но мне гораздо важнее то, что сказала мне Агнешка о своей героине. Я, знаете, всегда учусь у своих актёров. Так вот, она сказала, что в персонаже есть какая-то «мрачная прелесть». Играть зло, за которое ты не несёшь никакой ответственности. Нам всем иногда хочется быть злыми людьми. Мы себе этого не позволяем, а актёр может себе это позволить, потому что это не он. Любопытный такой феномен, не правда ли?

С трудом нахожу. Сейчас в польской администрации есть такие феминистки, которые категорически против этой картины. Героиня, по их мнению, должна быть положительной. Её нужно хвалить за то, что она такая раскованная, освобождённая женщина, а я, видите ли, показываю её злой. Глубокий идеологический конфликт наметился.

Мне часто приходится сталкиваться с этой проблемой, и я придумал себе такой афоризм. Попробую его перевести на русский. «Феминизм похож на холестерол. Холестерол бывает хорошим и плохим. И феминизм тоже». Хороший феминизм защищает права женщин, позволяет им развиваться. Плохой делает так, что женщина становится мужчиной, и даже хуже мужчины. Бессмысленно пытаться стереть разницу между полами. Любопытно, что таких женщин-монстров чаще можно встретить в Центральной Европе, чем в Западной, где процесс феминизации происходил медленно и долго, более гармонично. В Польше таких женщин я время от времени вижу.

Пробую найти в себе сочувствие. Я же вижу, что они уничтожают себя, свою женскость, свою идентичность. Всё ради идеи – денег, карьеры, власти.

Копродукция подразумевает собой и помехи, и помощь. Я снял в копродукции большинство моих картин, а всего их у меня более сорока. Просто Польша – не большая страна, и если мы можем войти на другой рынок, мы стараемся этим пользоваться. Приходится на это соглашаться, даже если иногда это неудобно и нужно вести трудные переговоры. Это цена, которую приходится платить. Например, к этой картине я готовился пять лет. Совместное производство – трудное дело.

Вы разве не видели похожих сцен на российском телевидении? Я часто смотрю российские каналы, и там показывают гораздо более страшные сцены, чем у меня в фильме. Но страна тут не виновата, потому что меня уже кто-то успел упрекнуть, что я создал плохой образ России из-за этой тюрьмы. Все тюрьмы в мире – страшные. Посмотрите, как американцы свои тюрьмы показывают! А у меня тюрьма должна была быть страшной и для драматургического эффекта. Что не мешает ей быть похожей на любую другую тюрьму на свете. Я старался, чтобы ничего неправдоподобного там не возникло. Конечно, если бы действие происходило в Ватикане, где тюремные камеры ничем не отличаются от монашеских келий, всё выглядело бы иначе. Я их посетил несколько раз. Как гость, конечно.