Евгений Миронов: «Ленин – очень мощный психолог, моментально вскрывал самое главное в своём оппоненте».

Это, наверное, его главное качество — магнетизм. Все — и враги, и друзья — говорили, что он обладает этим качеством. Плеханов, предположим, говорил и вызывал огромнейшее уважение, Мартов — восхищение, а Ленин действовал так, что все становились его рабами в этот момент. Вот этого качества не знаю, возможно ли было добиться, но если удалось, как вы говорите, — значит, часть работы получилась.

Горький рассказывал о том, что во время «Аппассионаты» возникли почти слёзы, очень нервные ощущения, после чего он сказал, что это нечеловеческая музыка. Мы перенесли эти замечания в эпизод, когда он слушает Вагнера, его любимого композитора. Поскольку этот человек подчинил жизнь свою и окружающих только одной цели, в том числе, бытовую жизнь, для него не существовало какого-то другого времени. Для него был важен, в данном случае, Вагнер, как разгадка некой тайны, масштаба, которая бы потом пригодилась в его работе. Он всегда должен быть противником, должен оппонировать чему-то, в том числе, великому Вагнеру. Он не поддавался, как мне кажется, до последнего, но потом погрузился в эту музыку и сделал вывод. Как он там говорил по тексту Горького… «Слушая эту музыку, хочется гладить по головкам людей, но сейчас гладить нельзя, надо их бить и бить безжалостно». Он это знание приплюсовал себе в опыт и понял, как ему действовать дальше.

Здесь много факторов. Есть документальные съёмки, запись голоса. Его мои предшественники, великие артисты, каждый из которых со своей точки зрения подходил к образу. Сейчас очень много литературы. Воспоминания людей, которые были с ним долгое время, или, наоборот, однажды увидели его, но какая-то черта Ленина осталась у них в памяти. Я помню воспоминания о цвете глаз Ленина. Они были тёмно-карие. Но многие просто забыли, в чьей-то памяти они голубые, например. Куприн, встречавшийся с Лениным, писал, что никак не может описать цвет его глаз. Такого цвета просто нет в природе! Только в зоопарке в Берлине спустя некоторое время он увидел такие глаза у лемура. Эти воспоминания вытачивали не то что признаки внешние, а внутренние: почему у него такие глаза, почему он так смотрит или почему он так ходит? Например, когда я сутулился, мой помощник Леонид Тимцуник, который всегда стоял за камерой, ко мне подходил и говорил: «Невозможно сутулиться, нельзя!» Ленин не мог сутулиться не потому, что был такой гордый, а потому, что у него болела спина. И этот его знаменитый жест, рука за спиной, оказывается, чисто физиологическая потребность. Но это важно!

Самый главный вызов, который мне бросил Владимир Иванович Хотиненко, один из моих любимых режиссёров, — приглашение на эту роль. В «Достоевском», мне казалось, мы изучили друг друга полностью, но нет. Эта тема, герой, не до конца изученный, — это вызов. Мы с ним так друг другу доверяем, как будто мы семья. Что-то я приношу, что-то он предлагает — мы очень хорошо друг друга понимаем. Что касается партнёров… Понимаете, Ленин не может ни с кем партнёрствовать. По большому счёту, даже разговаривая со своим оппонентом, он думал уже о чём-то другом, потому что знал, что тот разобьёт его в пух и прах. Очень немногие вызывали у него азарт, как в шахматах. Он очень мощный психолог и моментально вскрывал самое главное в своём оппоненте. И в этом смысле мне очень импонировало, что на площадке — такие серьёзные, талантливые партнёры, которых нужно победить и привлечь на свою сторону, скорее всего. Вот это Ленину удалось в историческом контексте, а уж как мне удалось — не знаю, пусть скажет зритель.

Я не разгадал до конца эту загадку, хотя пытался. Смерть любимого брата на него подействовала, но не до такой степени, чтобы перевернуть мир. У нас есть это в фильме: как Ленин размышляет на эту тему. Он такой человек. Ему нужно было сделать не просто всё по-другому, а так, как он считает нужным. Несмотря на жертвы, которые должны были пасть на пути к достижению этой цели. Знаете, для меня самое главное — то, что благодаря этому юбилею, столетию революции, вернувшись к этой теме, нет никакого задания. Например, Ленин должен быть такой-то в эти годы, такой Ленин нужен. У нас не было такой задачи, слава Богу. Мы были свободны в это смысле. Это очень маленький период, о котором мы рассказываем. 16-17 годы, Ленин в эмиграции. Это малоизвестный период. Но мы были свободны для того, чтобы понять, как это могло случиться, что не первая партия, не первый, честно говоря, лидер в то время, смог воспользоваться ситуацией и совершить эксперимент, который до сих пор даёт серьёзные отголоски. Мы ещё не оценили до конца последствия того, что произошло. Каким это было знаком — для меня «минус», безусловно, но для кого-то «плюс». Оценить это надо, необходимо. Наш фильм — это попытка оценки фактов, которые могут в этом помочь.

Благодаря форме сериала я могу реализоваться. Неслучайно, очень многие артисты на Западе, в том числе, в Голливуде, ушли в эту сериальную форму. Там невероятный подъём, вы сами об этом знаете, именно художественный. Что касается блокбастеров, я их изредка смотрю. Чтобы, так сказать, восхититься технологиями. Но эти технологии так быстро развиваются, что буквально недавно я восхищался, а сейчас думаю: а дальше? Это быстро очень «съедается», и дальше нужно опять удивлять. А удивлять ради удивления мне просто скучно, не очень интересно как артисту. Хотя я участвую в таких фильмах. Последняя моя картина — «Вратарь Галактики» Джаника Файзиева. Там я впервые, по большому счёту, всю картину играю без партнёров… Вернее, там есть замечательные партнёры, но многие из них нарисованы, я их не вижу. Этот способ, конечно, интересный, но я с удовольствием к той форме, в которой мне комфортно как артисту.