Сергей Мирошниченко: «Тяжелее всего было работать с российскими спортсменами»

Почти все фильмы про Олимпиады построены одинаково: изображение и дикторский текст. Всё обычно начинается с парада, который длится 25-30 экранных минут, и все там долго идут с флагами под музыку. А мы сразу придумали другую концепцию, которая в итоге и осталась в финальной версии. Можно спорить, плохая она или хорошая. Мы сразу заявили, что это будет картина о философии спорта. Когда мы на презентации для МОК озвучили несколько цитат из Пьера де Кубертена, основателя и идеолога современных Олимпийских игр, члены комиссии были поражены. У него издано много книг на разных языках, но эти книги мало кто читал. А фигура эта очень крупная. Кубертен ведь создавал Игры как превентивную меру против мировой войны, которая вот-вот должна была начаться. Желанию человечества постоянно убивать друг друга Кубертен противопоставил мирное спортивное состязание как возможность для выброса естественной отрицательной энергии.

В то время – да, с тех пор многое изменилось, и о новой роли женщин наш фильм тоже рассказывает. В какой-то степени он ей посвящён. Мы придумали перечень вопросов для всех спортсменов, чтобы образовались, как я это называю, понятийные кольца сюжета. Вопросов было куда больше, чем осталось в картине, иначе она была бы слишком большой. А чтобы ответы были более драматичными, мы придумали «столкновения», которые подспудно существуют между лидерами в каждом виде спорта. Эти конфликты создавали напряжение, заставляя забыть о самих вопросах и задуматься о людях, которые на них отвечают, как бы просто делятся с нами.

Сначала мы думали, что у нас будет русскоязычный фильм для России, с дубляжом, как в Голливуде, и англоязычный – для всего остального мира. Но очень быстро я осознал, что для интернациональной картины важно, чтобы она звучала полифонично. Поэтому я специально просил спортсменов, владеющих английским, говорить на их родном языке.

Когда мы собирали команду, я впервые осознал, в какой степени разрушена наша индустрия документального кино. Её просто нет. Когда Юрий Озеров снимал фильм об Олимпиаде 1980 года, он опирался на лучших специалистов Мосфильма, на него работала вся ЦСДФ, весь Лендок, вся Рижская киностудия. Талантливейшие операторы, режиссёры, ассистенты – весь персонал в блестящей форме, готовый к работе любой сложности. Целая армия. У него было 64 оператора. У меня – 18. Вадим Иванович Юсов, всемирно известный оператор, был третьей камерой в группе – представляете, что за мастера с ним работали? Потому что была индустрия. А у нас все студии разрушены, нет базы камер, нет длиннофокусной оптики – даже в игровом кино. Привычка к съёмке с плеча в разных вариациях, чтобы была динамика «под документ», привела к тому, что люди просто разучились снимать на длиннофокусных объективах.

Мы сначала решили, что оказались в безвыходном положении. Купить всю эту технику было, конечно, невозможно. Стали брать в аренду. Выбрали новую оптику Canon 800 и 30-330 мм. Поняли, что на камере RED (у нас их было 12 + 6 Canon) мы с помощью этих объективов сможем снимать так, словно у нас 1600 и 600 мм. Только так мы могли «приблизиться» к лицам спортсменов, снять их эмоции, передать характеры. Дальше – операторы. Мне говорили, что я просто их не найду, потому что их в России нет, и что придётся их приглашать из-за рубежа. Я почти уже согласился на это. Но потом я решил, что тогда моя совесть будет нечиста перед российскими коллегами, и мы стали со всей страны вызывать самых лучших операторов, даже тех, кто уже перестал активно снимать по возрасту. Мы объясняли им, насколько сложно будет работать, что придётся стоять далеко от событий, самим переводить вручную фокус. Когда на вас несётся конькобежец, он за пару секунд преодолевает огромное расстояние, как пуля. Надо эту «пулю» зафиксировать и хотя бы какое-то время «вести» в фокусе. У меня один оператор работал на 1600-ом объективе и снимал хоккей, к вечеру он ощущал себя, как космонавт после тренировки. Он ложился, его тошнило, ему приходилось оказывать медицинскую помощь. Ведь хоккеисты мало, что носятся на бешеной скорости, у них ещё и нет заданной траектории, её нужно просто ловить. Поэтому я считаю, что можно как угодно оценивать мою работу на этом фильме, но то, что сделали операторы, - это выдающийся результат, заслуживающий всех «Орлов» и «Ник» наравне с игровым кино и даже больше.

Ставили перед ним камеру с длиннофокусным объективом и предлагали снять пробу. Моя ассистентка старалась очень быстро бегать на приличном расстоянии от камеры, а они должны были успеть её снять, и снять хорошо. Отсев был большой. Постановки и широкие объективы многих даже очень хороших операторов сильно расслабили. К тому же в данном случае человек, который переводит фокус, не может проявить свое мастерство. В итоге мы взяли где-то пополам опытных операторов и совсем молодых. Делая это, я думал о завтрашнем дне. Что вот придётся снимать фильм о Чемпионате мира по футболу в Москве, и уже будут молодые ребята, которые смогут это делать качественно, потому что у них появится опыт.

Мы всё рассчитали так, чтобы казалось, будто снимал один человек, хотя никакой оператор в такие сроки не справился бы с подобной задачей. Для этого пришлось сделать такой суховатый формат, вроде би-би-сишного. Но иначе, если бы у нас каждый оператор снимал по-своему, вся картина расползлась бы по швам. Некоторые, правда, нарушали «правила», что доставило нам немало неприятностей. Между тем, мы даже рассчитали, что спортсмены, между которыми у нас в фильме предполагался конфликт, будут сниматься в разных частях кадра, как бы друг напротив друга.

Тяжелее всего оказалось с российскими. Поскольку их постоянно атаковали журналисты, а спортсмены не различают их и команду официального олимпийского фильма тоже. Для них все на одно лицо. Они знают нескольких крупных спортивных журналистов, с ними они готовы работать, а хроника – это что-то непонятное. Они… напуганы! Они далеко не сразу могли ответить на серьёзные вопросы, которые мы задавали. А вокруг них вечно вились какие-то дядюшки и тётушки от спорта, которые почему-то очень хорошо знали, как нужно отвечать в любой ситуации. Не знаю, может, это пиар-службы, может, анти-пиар. Но в результате спортсмены вели себя зажато и вяло. Нам приходилось почти военные операции проводить, чтобы получить тот уровень разговора, который был нужен для фильма. Легко говорил Евгений Плющенко, потому что он внутренне свободный человек. Легко говорила Юлия Липницкая. Но многим это было слишком сложно.

Там были другие сложности, и тоже с ними пришлось повозиться. Например, спортсмены НХЛ. Все интервью даются только через NBC, потому что у этой компании права на образы этих хоккеистов. За организацию маленького интервью с Сидни Кросби НХЛ берёт от 10 до 20 тысяч долларов. Оказалось, что снять даже российских хоккеистов, играющих в НХЛ, мы не можем себе позволить. А мы хотели и Кросби, и Хенрика Лундквиста – у нас в плане были съёмки четырёх команд, Россия, Швеция, Финляндия и Канада, спортсмены каждой из которых могли показать себя на Олимпиаде. И вот мы берём интервью у тренера «Детройт Ред Уингз», в которой играет Павел Дацюк, капитан нашей сборной на Олимпиаде. Он очень подробно отвечает на наши вопросы и вдруг спрашивает: «А вы что, всем такие вопросы для этого фильма задаёте?» - «Да». - «Мне очень приятно, что у нас получается такая беседа. Я сейчас позвоню Кросби и остальным, скажу, чтобы обязательно соглашались на интервью!»

Да, он жаловался, что они уже не могут говорить об одном и том же всем, кто к ним приходит. Нашу команду передавали буквально из рук в руки. НХЛ с нас не взяла за эти интервью денег, они видели, как мы разговариваем, и поняли, что мы делаем важное дело, в том числе, и для них, для спорта. Такую реакцию мы встречали почти везде, хотя были, конечно, исключения. Наши вопросы открывали нам двери. Сначала нам давали пять минут, потом продлевали это время на десять и больше. Я понял, что спортсмены – далеко не идиоты, как нам иногда представляют. Они мыслят парадоксально, они личности высокого уровня. Они давно поняли, что в их деле тело – это не единственное, что нужно для победы. Они ищут источники для сверхусилий, занимаются всевозможными техниками внутреннего самосовершенствования. К спорту они подходят очень основательно. В СССР когда-то тоже это понимали, хорошо было бы это вернуть.

У нас было секретное оружие – исполнительный продюсер Ольга Кучменко. Она фантастически обаятельна и привлекательна, при этом очень скромная и порядочная. Ей достаточно было появиться, улыбнуться, засмеяться – и все спортсмены-мужчины сразу открывались и начинали говорить очень свободно. А потом я тихонько садился у неё за спиной и начинал задавать свои вопросы. Когда они понимали, в какую попали ловушку, было уже поздно. С девушками-спортсменами «работали» операторы – они у нас все очень обаятельные, как молодые, так и «ветераны». Поэтому нерешаемых проблем с раскрепощением у нас не было. А некоторые истории и спортсмены, с которыми мы столкнулись, могли бы сами стать отдельными фильмами.

Я не задавал вопрос о Боге. Если бы я это сделал, съёмки сразу бы прекратились: МОК запрещает обсуждение религиозных тем. У меня он строился так. Открыта на коллайдере так называемая «частица Бога», за неё уже даже Нобелевскую премию присудили. А что внутри вас является такой частицей и двигает к победе? И мне начинали отвечать, совершенно спокойно, но очень интересно. Кто-то действительно говорил о Боге. Кто-то называл отца, мать, семью вообще. Мне было важно услышать об этом – о чём-то высшем, необъяснимом, что даёт этим людям силы и ведёт вперёд. С фильмами ведь то же самое, никто не может объяснить, как получается настоящее, большое кино. Как будто, помимо сверхусилий группы, есть ещё какая-то особая энергия, которая посылается внутрь картины. Иногда ведь видишь, что фильм снят обычно, - например, «Калина красная»: смонтировано средне, актёры часто переигрывают, а картина в итоге великая. Но там была энергия любви, может быть, она и есть та самая «частица Бога» с коллайдера. У меня не было права делать религиозное кино или возвышать какую-либо нацию в «Кольцах мира». Да я этого и не хотел. Но мне было важно показать воздух за пределами соревнований. Живой, открытый, яркий народ, который смеётся, плачет и сопереживает на трибунах. Поэтому в фильме есть сцена с поражением нашей сборной – сначала все воодушевлены, ждут, что наши звёзды «порвут» соперников, а потом постепенно приходит осознание того, что это не удалось.

Да, мне не один человек уже высказал, что мы неправильно показали наш народ. А я уверен, что правильно. Сегодня часто можно услышать, что наш народ – бездарный, тупой, что он заслуживает всё плохое, что с ним происходит. Нет, не заслуживает. Мы заслуживаем всего хорошего, заслуживаем свободы, независимости, счастья. Мы видим, каких успехов русские добиваются за рубежом, - значит, нужно дать им возможность сделать это же и у нас. Например, София Гевейлер, Дмитрий Семибратов и другие ребята из команды «Колец мира» сделали фильм «Дух в движении». За год он был показан в 15 странах, у него 25 наград. И за всё это время – ни одного предложения им сделать кино, ни от наших каналов, ни от наших студий, хотя профессионализм этой команды всем очевиден. Специалисты такого уровня у нас не нужны? У нас есть в фильме герой, который живёт в Швейцарии, но чувствует себя русским. Он мог бы быть нашим соотечественником, если бы к таким, как он, у нас бережнее относились.

В пролог заложено несколько смыслов. 1. Женщины начинают играть доминирующую роль в обществе. Не знаю, хорошо это или плохо, и чем закончится, но не признавать это невозможно. 2. Это образ России, которая на этой Олимпиаде распрямилась, отдала свою энергию, показала свою силу. Ирина Шейк была одной из тех, кто нёс табличку «Россия», эта сцена тоже в фильме есть, и красивая сцена с её участием рифмуется с той, где она несёт табличку. Так и возник этот образ, чуть раскосый, с русскими и скифскими корнями.Пытливые киноведы это оценят, я не хотел эту мысль педалировать. Это – только для внимательных зрителей.