Хомерики от чужого сценария привычно отсекает лишнее, максимально стараясь сделать чужой — и чуждый себе — материал своим. Он пытается выкристаллизовать ситуацию: ледокол застрял нигде, посреди ничего, без вариантов связи с миром; бесконечные коридоры советского корабля, где всё время крутят «Бриллиантовую руку» и играют на гитаре «Время есть, а денег нет» группы «Кино»,— все это и есть целый мир, столь близкий эстетике выпускника французской киношколы Хомерики. Предельно абстрактный, но наполненный до боли конкретными событиями. Конечно, свои идеи Хомерики приходится мешать с нарисованными на компьютере экшен-сценами, конечно, он старается сохранить динамику блокбастера — прятать в многомиллионный «русский "Титаник"» совсем уж экспериментальное кино было бы слишком радикально. Но, сделав пространство этого блокбастера метафизическим и упаковав в него камерные человеческие истории, он делает по-настоящему умное, цельное и кристально чистое кино про застрявших во льду суровых мужиков».

В ситуации с «Ледоколом» Николай Хомерики (чьи предыдущие картины были выдержаны, мягко говоря, в иной тональности) настолько органично, с таким вполне физически ощущаемым удовольствием вжился в образ главного героя «Шапки» Владимира Войновича, писателя о хороших людях Рахлина, что ничего, кроме восторга и умиления, это вызвать не может. Несмотря на масштабы и очевидный драматизм, «Ледокол» кажется фильмом, в первую очередь, невероятно обаятельным и парадоксально-уютным. Причем на самых разных, порой неожиданных и весьма тонких уровнях».

Блокбастер, который выходит в российский прокат, рассказывает не о тех, кто спасал, а о тех, кто оказался во льдах и готовился к смерти, не зная, удастся ли прожить следующий день. Не будем забывать, что когда «Владивосток» давал пресс-конференцию в Новой Зеландии, «Михаил Сомов» уже четыре месяца дрейфовал во льдах, что, конечно, повод для отдельного рассказа. (…) Это дорогостоящая драма о мужчинах с сильным характером и сильными страстями, а ещё о грязных политических играх, хотя эта тема и дана лишь пунктиром».

Реальную историю антарктического плена ледокола «Михаил Сомов» (в фильме его переименовали в «Михаила Громова») можно рассказывать двумя способами. Можно вести повествование в героическом ключе, а можно выбирать неприглядные стороны этого плавания и заострять внимание на них. Поскольку наше кино привыкло «мочить» советскую эпоху, а не прославлять ее, то «Ледокол» выбрал второй вариант, пусть и с небольшой примесью первого. Иными словами, это не героическая история, а повесть о не особенно компетентных людях, которые попёрлись в Антарктиду, застряли во льдах, долго не могли добиться операции спасения (в СССР тогда была правительственная пересменка, и большим начальникам было не до того), а потом чудом выбрались на свободу. Правда, определенный героизм они при этом проявили, но это были всё больше отчаянные, порой глупые поступки, а не осмысленный, мудрый героизм настоящих полярных профессионалов».

Прошлое здесь обозначено не только приметами времени вроде толстых свитеров, которые носят полярники, и фильма «Бриллиантовая рука», который они смотрят по кругу (сначала потому что нравится, потом – потому что больше нечего) в импровизированном корабельном кинотеатре. Сам «Михаил Громов» становится миниатюрной моделью революционной России. Оставшиеся без связи и ничего не знающие о перестройке моряки телепатически подхватывают общее настроение народа, занесенное на борт, как вирус, на вертолете, с пилотом, напевающим песни Цоя (Паль). Эта простая метафора не так уж плоха: зрителю, в конце концов, не приходится утруждать себя размышлениями о том, почему ледокол бросили дрейфовать на четыре месяца, и самостоятельно умножать в уме время действия на место действия».