Вопрос, который задаёт себе поручик: «Как это случилось?», и вся картина — это ответ на этот вопрос, на который он ответа так и не нашёл. Мы должны на него ответить. Потому что это не просто в одно мгновение всё клюкнуло и перевернулось. Нет. Эта постепенная, сквозь пальцы протекающая, так сказать, «нефокусированность» на проблемах, которая выливается в то, что эти проблемы становятся настолько глобальными и кровавыми, а ты спрашиваешь: «За что?» А мама говорила, нужно спрашивать: «Не за что, а зачем?». А вот за тем, чтобы ты это понял».

Читаю сценарий. Хотел посмотреть, что делает поручик. Смотрю, смотрю – нету, нету, а, вот, - одна фраза. Нету, нету, а затем ещё одна какая-то фраза. Нормальная роль. Ну, хорошо, буду читать сначала. Читаю. И вижу – поручик то, поручик так. Тогда я только понял, что это главная роль. Это был огромный сюрприз».

Мы шли абсолютно на ощупь. Я понимала чуть-чуть, Никита Сергеевич знал. Абсолютное доверие ему и такое бросание вперёд. Мы начинали с элементарного: как она сидит, как она дышит, как она моргает ресницами. Нужно было конкретно что-то поймать, чтобы я поняла, и чтобы он понял, что я поняла».

Каждого человека из массовки, который стоит на общем плане, ты мог взять подвести на крупный, и тебе не надо его не переодевать, не перегримировывать. Мы не делали вот это: это на крупном, а там можно уже и в джинсах, не так уж и видно. В конце концов, кто это разглядит. Если ты пойдёшь по этому пути, то ты не заметишь и когда про первый план так будешь думать. Это театр для себя, и это самое важное, потому что удовольствие в деталях. Там есть очень много таких тончайших вещей, которые не сразу зритель увидит, возможно, и никогда не увидит. Но мы-то знаем, это наша тайна, это наша работа».