Светлана Хохрякова («Московский комсомолец»):
Почти полтора часа мы наблюдаем за трудной работой маньяка, но когда черёд дойдёт до детей, которых Джек отстреливает из ружья в голову, а потом продолжит пикник с их мёртвыми телами, это будет вопиющий перебор. Хотя здесь всё too much. Когда одна из жертв заявит полицейскому, что перед ним человек, совершивший 60 убийств, и она может пополнить список, её слова прозвучат настолько неправдоподобно, что страж порядка пропустит информацию мимо ушей. И маньяк продолжит опыты по совершению идеального убийства».
Егор Беликов (ТАСС):
Триер переводит насилие в область академического знания, заведомо делая это насилие не кинематографичным и увлекательным, а чем-то суконным и скучным. “Дом, который построил Джек” сделан по той же методе, что и “Нимфоманка”, только в этот раз не о перверсивном сексе, а об убийстве и смерти. Если помните, то там все действие тоже было разбито на новеллы: героиня Шарлотты Генсбур рассказывала Стеллану Скарсгарду о том, с кем она была и что именно делала, а он пытался подобрать для этого нелепую параллель с реальной жизнью. Так и здесь: Джек, например, сравнивает свою привычку складировать трупы в холодильнике с разными способами приготовления десертного вина. Выглядит это очень не к месту».
Трейлер фильма «Дом, который построил Джек»
Валерий Кичин («Российская газета»):
Описать словесно всё, что мы, превозмогая себя, увидели на экране за эти нескончаемые 2,5 часа, невозможно. И художественную аранжировку задуманного убийства, и запредельный натурализм кадра, и бумажник, сделанный из отрезанной женской груди, и бесстрастное лицо Мэтта Диллона, играющего “Мистера Изощренность” - философствующего маньяка, воплощающего, как станет ясно, авторскую идею о зле, которое правит миром. Он интеллектуал, архитектор, знаток изящных искусств. Лейтмотивом фильма пройдут документальные кадры с великим Гленом Гульдом, репетирующим Баха: даже у него, абсолютного виртуоза, никак не складывается искомая гармония. И будет ещё много отсылок к образцам готической архитектуры, к живописным полотнам, к фигурам тиранов ХХ века и гениев гуманистического искусства всех времён, чьи прекраснодушные мечты пробудить человечество к добру в XXI веке потерпели полный и окончательный крах. Даже к животному миру, где тигр всегда готов хладнокровно задрать ягненка. И, конечно, к фильмам самого фон Триера – “Антихрист” и “Меланхолия”, с которыми новый фильм несомненно рифмуется, образуя трилогию о приговорённых».
Мария Кувшинова («КиноПоиск»):
Очевидно, что у каждого зрителя разный порог чувствительности и разная способность к отстранению от изображения и звука, без пощады бьющих по органам восприятия. Но основная эмоция после просмотра нового фильма Триера не отвращение, не возмущение и не восторг, а грусть — грусть по уходящей эпохе огромных авторов и огромных фильмов, напоминающих исполинские архитектурные конструкции. Джек, как и ожидающие неизбежной гибели герои “Меланхолии”, как и Ларс фон Триер, как каждый из нас, всего лишь хотел оказаться в домике».
Стас Тыркин («Комсомольская правда»):
Конечно, Триер рассчитывает на то, что толпы истеричных старух будут с сердечными приступами вываливаться с его фильма, проклиная его за сцену охотничьей стрельбы по детям или эпизод отрезанных грудей. От меня же выдохшийся неврастеник получает только игнор. Упомянутые сцены вызывают лично у меня только неловкость – заставил поёрзать в кресле только момент, в которой маленький Джек вылавливает в пруду утёнка и кусачками откусывает ему лапку. Но углядев титр о том, что ни одно животное не пострадало, я расслабился, и внутренне пожелал Триеру найти хорошего доктора. Его кино – безопасный формализм, не вызывающий никаких эмоций, кроме недоумения».
Станислав Зельвенский («Афиша Daily»):
Интерпретировать всё это можно единственным образом — как пассивно-агрессивную исповедь, выяснение отношений с публикой и, хуже того, критикой. Иначе “Дом” был бы просто двух-с-половиной-часовой безвкусной чёрной комедией, провокацией ради провокации: вот утёнок, вот ребёнок, кто ещё хочет выйти из зала? Но и в нашем случае то, что делает Триер, не вполне достойно его как большого художника: он сводит счёты, оправдывается, паясничает, давит на жалость, занимается самобичеванием, неизбежно граничащим с самолюбованием. Обида, даже справедливая (а скажем, история с изгнанием из Канн была, конечно, безобразно глупой) — не лучшая муза, и вообще, нашёл на кого обижаться».
