«Фильм Про». Интервью. Елизавета Боярская: «Анна Каренина – заложница своего характера»

Спасибо.

Я могу только предположить, потому что, естественно, причины я не знаю. И, действительно, обычно всё происходит совсем иначе. У меня есть предположение, что именно по внутренним смыслам, по внутреннему содержанию, восьмисерийная версия получилась более насыщенной, более полноценной, более внятной и подробной. Именно поэтому Карен Георгиевич и создатели фильма захотели сначала представить зрителям полную версию, чтобы зрители могли просмаковать всё целиком. А полный метр – это уже авторская версия Карена Георгиевича, потому что там только некоторые сцены из сериала. Я, честно говоря, не знаю какие, потому что сама ещё фильм целиком не видела. Тут уже обособленный авторский взгляд. Я не думаю, что у создателей есть какое-то желание собрать на этом серьёзные деньги. Мне кажется, что историческое кино у нас вообще не так часто хорошо собирает, думаю, что это такой жест, чтобы зрители такую большую и серьёзную картину смогли увидеть на большом экране. Кроме того, у нас такая замечательная была художественная группа – выдающиеся люди: Сергей Февралёв, Дмитрий Андреев, Людмила Раушина. Легенды. Мне, например, как зрителю, было бы интересно посмотреть всё это в подробностях, потому что столько было потрачено сил, энергии, средств, чтобы выстроить эти декорации. Несмотря на то, что я уже видела сериал, мне бы хотелось ещё раз просмаковать это на большом экране. Ну и потом, мне интересно, чем же отличается полнометражная версия от сериала. Как говорит Карен Георгиевич, сериал в большей степени получился про любовь, а фильм – про страсть. Пока я не знаю, что он имел в виду, но, наверное, так и есть.

Масштаб я не предполагала. Ожидала, что это будет обстоятельный подход к сериалу, неторопливый, поскольку Карен Георгиевич на «Мосфильме» может позволить себе на широкую руку и ногу делать то, что он считает нужным, никуда не торопясь и завися только от самого себя. Я ожидала, что это будет очень подробный и серьёзный процесс. Думала, что будет экспедиция в Петербург, что мы будем сниматься в разных дворцах, я не знала, что 98% съёмок пройдут в декорациях. Когда я услышала, что идёт кастинг на картину «Вронский» – так она сначала называлась, не знала, что там будет что-то ещё кроме Толстого, что там будет повесть Вересаева о Японской войне. Когда я прочитала сценарий, никаких вопросов у меня не возникло. Я поняла, что это и есть тот драматургический ход, который очень важен для этой картины. Я предполагала, что это будут одни из самых запоминающихся и прекрасных съёмок в моей жизни. Хотя я могу только похвастаться и поблагодарить за то, что у меня было до этого. Но, тем не менее, я знала, что это будет какой-то важный, этапный проект. И почему-то, скажу вам честно, я знала изначально, что роль Вронского будет играть Максим. Даже если бы я там не снималась. Если бы меня спросили: «Вот как ты думаешь, кто бы мог сыграть среди наших артистов Вронского?» Я бы, не задумываясь, назвала Максима. Не потому, что он мой муж, а потому что я считаю, что это абсолютно идеальный выбор для этой роли. И по внутренним качествам, характеру, и по внешним.

Мне кажется, что Карен Георгиевич всё решил. Нет, ну что вы. Нас абсолютно автономно вызвали на пробы. Первые же мои пробы были с Максимом. Меня мой агент позвала на пробы, Максима – его агент. Мы, конечно, сказали друг другу, что у нас такого-то числа пробы, и только таким образом поняли, что будем пробоваться вместе. Последняя завершающая проба была тоже с Максимом, когда Карен Георгиевич для себя уже всё «устаканил» и понял, чтобы именно эта пара будет в картине. Внутренне у меня не было неожиданности, потому что я бы и сама сделала выбор в пользу Максима. А окончательный выбор был сделан уже не так быстро: два месяца мы пробовались, и потом нам сказали о результатах. Меня утвердили чуть раньше – после третьей или четвёртой пробы, а с Максимом всё сложилось где-то уже после пятой пробы.

У плейбэка – да. Я не могу сказать, что там стоит прям уж такое кресло. Карен Георгиевич, кстати, очень неприхотливый человек в плане условий. Я предполагаю, что есть режиссёры, которым на площадке нужно и то, и сё, и пятое, и десятое. Карен Георгиевич очень автономный: ему главное, чтобы был плейбэк, сигареты и наушники.

Карен Георгиевич перед съёмками, в подготовительный период, был очень обстоятельным, очень сосредоточенным, очень подробным. А на съёмках наш день проходил так: мы приходили на площадку уже в костюмах, в гриме, сначала читали сцену, разбирали её, а потом, когда уже начинали снимать, Карен Георгиевич выскакивал на площадку, и включался уже внутренне в сцены. Он был совсем другим: острым, громким, темпераментным, неистовым.

В целом у меня противоречий с костюмом не возникало. У меня и до этого были исторические картины, к тому же я 13 лет занималась классическим танцем. Для меня осанка – это основа и стержень, поэтому никаких противоречий с этим у меня не было. Большое счастье, что у нас был такой изумительный художник по костюмам – Дмитрий Андреев. Пожалуй, я, может быть, впервые столкнулась с тем, что в картине была драматургию костюма. Обычно естественно полное соответствие истории, эпохе, времени, настроению или решению в каких-то определённых тонах, а здесь именно была простроена драматургия костюма от первого появления Анны – всё в таких нежных, жемчужных тонах, не вызывающих. К моменту, когда она встречает Вронского, костюмы становятся более насыщенными, более яркими, более трепетными. К концу, когда всё уже летит в пропасть, более яркие, вызывающие. И последнее платье уже такое кричащее, красное. Мне кажется, что это очень здорово. Карен Георгиевич внимательно следил за костюмами, часто возражал, говорил, что какие-то вещи ему не нравятся. Периодически приходилось перешивать уже готовые костюмы. Было видно, что он понимает, какого результата хочет добиться, какое чувство, какую эмоцию костюм должен передавать. Работа была проведена очень тщательно: это касается как моих костюмов, так и, разумеется, всех других. Вообще, когда отшивался бал, а его начали отшивать ещё когда съёмки не стартовали, я ходила планомерно на примерки и, заходя в костюмерную, видела разные платья. «Ой, какое красивое! Это моё?» – спрашивала я. А мне говорили, что нет, что этот наряд для артистов массовых сцен. И так каждый день на протяжении полугода. Титаническая работа. В процессе подготовки мне предложили пройти в павильон, посмотреть на строящийся дом Карениной. И вот тогда я осознала масштаб того, что мне предстоит. Когда мы зашли в павильон, сначала я увидела улицу Петербурга, мостовую, огромные парадные ворота дома, и сам двухэтажный дом. На первом этаже палки, а на втором этаже галерея окон – штук 12-ть. И потом по мраморной лестнице, которая, конечно, не мраморная, но выглядела она очень аутентично, мы поднялись на второй этаж, и там я увидела эти залы, кабинет Карениной, расписанный эпическими сюжетами… и вот тут я просто обалдела. По-другому это не назвать. Я просто поняла уровень замаха, на который мы претендуем, и то, с каким смаком, с каким отношением предстоит встреться. Теперь я была ко всему готова: хорошо, что я тогда сходила в павильон, потому что это меня должным образом настроило на работу.

Это одно из самых любимых мной произведений, поэтому я смотрела очень много его экранизаций. Не смотрела все 30-ть (или сколько их там), но 9-10 точно смотрела. Среди них есть и любимые, и спорные. Какую-то одну не могу выделить, потому что, как мне кажется, каждая актриса находила что-то уникальное, своё, тонкое, уязвимое. Поскольку это великая литература, она многогранна. Так же как и Чехов: сколько ни смотришь «Три сестры», и всё равно каждый раз по-новому. Правда, это ещё задача режиссёра: сделать так, чтобы когда в 1000-й раз слышишь «отец умер ровно год назад, 5 мая, в твои именины Ирина», ты не думала «Боже мой, сколько же можно». Когда режиссёр находит что-то новое в этом тексте, иначе расставляет акценты, знакомые реплики уже звучат иначе. Фильмы, конечно, специально я не пересматривала. Моей задачей в подготовке было максимально точно погрузиться в роман, досконально его изучить, прочитать дневники Льва Николаевича, труды Набокова – всё, что связано было с романом. Очень интересные лекции послушала в интернете. Свои институтские лекции нашла, потому что в своём время на экзамене мне попалась как раз «Анна Каренина». У нас был замечательный педагог по русской литературе – Юрий Николаевич Чирва. Он очень интересно рассказывал про роман – помню эту лекцию, как сейчас. Мне нужно было вникнуть вглубь романа, в текст. Это самое главное. Это я говорю с точки зрения опыта театральной актрисы, потому что главное – это внедрение в историю. Потому что можно сделать любой акцент, можно взять любую черту Анны и сделать её заглавной. И потом под этим флагом она будет существовать. Она очень многогранна, у неё столько разных качеств, она и невинна и обаятельна, и омерзительна, и неистова, и безжалостна, мне как актрисе, хотелось это всё скомпилировать. Чтобы не было однозначности, мне хотелось к концу сделать так, чтобы она была в чём-то невыносима. Она этой любовь, этой страстью измучила себя, задушила Вронского. Задушила от того, что она несчастна. Это абсолютно женское качество. Она не просто жертва, её может быть не только жалко. Но ты прям думаешь – «чего же она ещё от него хочет?». Ей мало того, что Вронский посвятил ей свою жизнь. Она потеряла положение в обществе, искалечила жизнь своему мужу, бросила ребёнка… Все эти жертвы не сопоставимы с тем, что даёт ей Вронский. Мне очень нравится, как Максим и Карен Георгиевич решили роль Вронского. Что это тоже не герой, а, наоборот… такой тюфяк. Их темпераменты, их масштаб личности несопоставимы. Мальчик, который закончил пажеский корпус, рос без отца, у него не было перед глазами примера хорошей семьи, он не знает, что такое ответственность за семью, хотя отдаёт всё. Но он не виноват в этом: он даёт то, что может и как может, но ей мало. Я могу говорить про это очень долго, потому что много времени мы этому посвятили. Памятуя опыт театра, самое главное – заложить в себя до начала съёмок или выхода на сцену некий фундамент, который будет наполнен 100%-м знанием материала. Обстоятельства, отношение к каждому герою, вообразить себе, что было до, представить себе, что будет после, как развивались события с другими персонажами. Внутренне полностью этим насытиться, чтобы потом выйти на площадку, всё это отпустить, и существовать здесь и сейчас в конкретных обстоятельствах, в конкретной сцене. Когда внутри этого нет – внутри пустота. Когда ты всем этим напитан, у тебя другой взгляд, и ты даже молчать будешь по-другому. Для меня всё это абсолютно естественно, потому что нас так учили. У меня большой опыт работы именно с классикой, я сыграла в нескольких спектаклях по Чехову, Шекспиру и Гроссману… Всегда важно найти что-то своё, что-то новое. Потому что в произведении, которое уже столько раз ставили и снимали, делать что-то для галочки, очень архаичное, мне, как актрисе, например, было бы неинтересно. Хотя нет, вру. Я бы всё равно согласилась на любую экранизацию, даже если бы мне нужно было просто сидеть на стуле и говорить из текста, я бы всё равно согласилась. Мне было интересно вскрыть какое-то новое её качество. Я её сделала такой, какой всегда чувствовала. Никогда не думала, что у меня к ней только положительное отношение. Мне её было нестерпимо жалко, но она сама – заложница своего характера, своей страсти, своего ума и обстоятельств, в которые она попала.