Михаил Местецкий: «Я вернулся со съёмок, как «потерянное поколение» после Первой мировой войны: ещё много месяцев не понимал, как я это пережил»

Он заветный потому, что сначала я много-много лет пытался написать книгу «Тряпичный союз», потом я начал писать сценарий и совершенно не мог понять, как это делается, поэтому переписывал его раз двадцать. И в результате, к моменту, когда я уже запустил фильм, я был вдвое старше и своей идеи, и своих героев.

Отчасти да. На самом деле там такой винегрет из всей моей жизни: там и смерть друга, и группа «Радек» - арт-группа, с которой я дружил ещё в конце 90-х. И даже история с девчонкой реальная: я прекрасно помню сорок мотоциклов местной шпаны у ворот моего дома (смеётся).

В те годы я всё время наблюдал это со стороны, мне было очень интересно, но я всё время держал определенную дистанцию. Увлечение современным искусством у меня сочеталось с учёбой на филфаке, где я получал вполне классическое филологическое образование. Так что это была лишь одна из сфер знакомства с искусством. Но, по крайней мере, я больше не повторял всякой чуши, что любой может нарисовать «Чёрный квадрат» или любой может выставить писсуар Дюшана. Мне это очень помогло в жизни и творчестве, но я не могу сказать, что я целиком выкован современным искусством, нет.

Я считаю, что люди, которые во взрослом возрасте начинают производить идеи, именно так провели свою юность. Это учёные, это писатели, это те, кто двигают мысль. Это мой любимый тип людей, которые на самом деле воспроизводятся в каждом поколении: определенная каста маргиналов, снобов, находящихся в мучительном поиске своего пространства. Их бесят, в общем, все условия, в которых они существуют: всё, что им задали родители, общество, политика. Они пытаются построить свой заповедный мир, своё пространство, в том числе языковое, в том числе идеологическое. Меня всегда это очень увлекало, и мне нравились такие люди, их очень немного, за ними приятно наблюдать: ты смотришь на них, и тебе радостно, что в мире есть такие психопаты, которые двигают мир в какую-то прекрасную сторону.

В любой компании, которая собирается в юности, в какой-то момент обнаруживается, что то, что тебе казалось незыблемым, - очень хрупко; а тот человек, с которым, казалось, вы понимаете друг друга без слов, на самом деле очень сильно от тебя отличается. Да, это нормально, что в Тряпичном союзе, который вначале кажется героям абсолютно монолитным, обнаруживается, что каждый идёт в свою сторону, каждый развивает свою идеологию. Ну, они об этом и тоскуют, и об этой потере коллективного единства. Это и есть взросление. В юности мы бандой ходим. Когда мы взрослеем, мы становимся одиночками. Вот об этом фильм.

Меня уже в Берлине об этом спрашивали местные феминистически настроенные зрительницы: «А что ж у вас такая девочка, как вы её показали - она отражает вообще ваш взгляд на женщин?» На самом деле, конечно нет, но это из личного опыта, и, конечно же, девчонка в каком-то смысле противопоставлена мужской дружбе… Но ведь это вещь универсальная! Я знаю это на собственном примере: все мои друзья переженились, и во время наших встреч мы чувствуем, что из каких-то руин пытаемся воссоздать наши былые отношения. И это нормальная ситуация. В фильме девочка разрушает этот вот мифологический Тряпичный союз.

Вы попали в цель этим вопросом, потому что когда ты много лет живешь с выдуманным миром, героями, то эти герои в каком-то смысле абсолютны. При том, что я пытался их наделить конкретной фактурой, я, конечно же, начал их обожать. И они казались мне бесконечно глубокими, бесконечно симпатичными. Поэтому когда на кастинг пришли реальные актёры, для меня это стало огромной травмой. Я не понимал, как вообще эти люди могут претендовать на то, чтобы хоть как-то оказаться в этих ролях. Потом потихоньку кастинг вернул меня на землю, я увидел Пашу Чинарёва, который говорил про схимников и раннехристианскую аскезу так, что я верил, что эти мысли принадлежат ему. Или Сашу Паля: ну никто так не читал текст, чтобы с первых слов это было полным идиотизмом - было очень смешно! Паль в этом смысле просто гениальный актёр. Ну Ваня Янковский, Вася Буткевич… Сейчас я вообще не могу отделить этих персонажей от этих актёров, я их обожаю, как я обожал этих героев. Мы очень подружились.

У нас ребята несколько месяцев занимались паркуром, даже не столько чтобы прийти в спортивную форму, хотя это тоже, сколько для того чтобы сдружиться. Чтобы зритель поверил: перед ним настоящая команда! А совместные спортивные занятия очень сближают. В отличие от Нигининого фильма, где история камерная, у нас очень много сцен, которые в реальности не воспроизводятся, например, это пирамида Тряпихорь, которая ходит. Вот как отрепетировать это? Но были сложные однокадровые сцены, которые мы полностью прорепетировали, сняли на мобильный телефон, а потом повторили этот балет на съёмках.

О-о-о да! На площадке была лютая холодина. Самый холодный сентябрь за последние сто лет! Но, как говорится, это входит в социальный пакет кинематографиста. Я, конечно, вернулся со съёмок как «потерянное поколение» после Первой мировой войны, ещё много месяцев не понимал, как я это пережил и как жить дальше. Настолько это был трудный для меня лично опыт. Но сейчас уже всё хорошо.

Да. Особенно сейчас перед премьерой я чувствую, что все, кто работал над картиной, по-прежнему рядом со мной. Поэтому я как-то воодушевлен.

Спасибо большое.