Алексей Федорченко: «В нашем фильме – десятки легенд»

Всё началось так: десять лет назад, в январе 2005 года, я приехал на свой первый кинофестиваль в Ханты-Мансийск с фильмом «Первые на Луне». И там во дворе гостиницы «Югорская долина» стоял чум. В нем ханты развлекали фестивальный люд - готовили оленину, строганину. Я всё это очень люблю, и там засел я на два дня. На фильмы я не ходил, а сидел там – пил бульон и ел сырое мясо. И разговорился с той семьёй, Молдановых, это очень известный в Югре род, и они мне рассказали, про своего деда, который был одним из организаторов Казымского восстания. Как и 99% россиян, я про это, конечно, ничего не знал. Но меня это очень заинтересовало, как же – восстание шаманов против советской власти! Я пошёл в Ханты-Мансийский институт Угроведения. Несколько дней я там проработал, собрал всё, что издавалось по этой теме, а было издано очень немного. Увёз я с собой пару диссертаций, несколько статей и две книжки. Страшную книгу «В гнёздышке одиноком» Татьяны Молдановой о периоде после восстания и книгу Еремея Айпина «Богоматерь в кровавых снегах». Потом я с ужасом узнал, что по этой книге уже начали снимать фильм «Сага о хантах». Но прочитав её, я успокоился: это было совсем не то, что хотел сделать я. Сценариев мы за восемь лет написали несколько – от поэтического, который написал Денис Осокин, до строго документального. Мы несколько раз приходили со сценарием в Госкино, нас заворачивали, да и меня все эти варианты в полной мере не удовлетворяли. Но когда возникла идея о столкновении двух великих языческих цивилизаций – цивилизации советского авангарда и шаманской цивилизации, всё встало на свои места.

В сценарии её не было вообще. Когда я ехал в Казым, подумал: вот хорошо бы найти эту девочку. О её рождении в сценарии упоминалось, и я все гадал: что с ней сейчас? Оказалось, что она жива. Мы сразу поехали её снимать, она болела, старенькая…. К тому времени ей уже дали трёхкомнатную квартиру в новом доме. Встретила она нас в национальном костюме, но была напряжена, тяжело шла на контакт. И я сказал: мы поставим вон там камеру, а вы, если хотите, спойте что-нибудь. Я был уверен, что она споёт на своём языке, на хантыйском. И вдруг она идёт и поёт Пахмутову. «Ну, всё, кино у нас есть», - подумал я тогда. Всю жизнь она проработала учителем русского языка. Выбором песни она сразу поставила точку в отношениях двух цивилизаций, стало понятно, кто победил в этом противостоянии.

Они стараются об этом не вспоминать. В Казыме есть музей, но там про это восстание почти ничего нет. Сейчас, я думаю, ситуация изменится, я оставил там весь свой реквизит – парты, вывески – всё, что было. И теперь там будет что-то вроде уголка Казымского восстания в двух классах той самой Культбазы. Участники Казымского восстания, погибшие на допросах князья и шаманы, до сих пор не реабилитированы. Они не считаются репрессированными, а идут по уголовным статьям, как за убийство. И поэтому ханты всегда немножко стыдились этой истории. Но, конечно, все знают про это восстание: хантов вообще очень мало, и у каждого кто-то из семьи участвовал с этом восстании. Во время самого восстания погибло не больше десяти человек, а вот когда пошли аресты – значительно больше, около 40 человек погибло при допросах, их там забили просто. Для хантыйского народа потеря в 60 человек – очень большая цифра. На всей огромной территории до самого Ямала их всего-то полторы тысячи.

Это, наверное, случайная аналогия. Во главе здесь стоят факты: толчком к Казымскому восстанию послужило то, что детей забрали из интерната. И эта сцена дана как предыстория, как событие, после которого всё и началось.

Да не сказал бы я, что я любитель того кинематографа, хотя, конечно, работая над «Ангелами революции», я посмотрел много кино той поры. Гораздо важнее, что придумывая истории своих героев, я просмотрел биографии около четырёхсот художников-авангардистов всех направлений – от скульпторов и кинематографистов до архитекторов и композиторов. И самые интересные факты из их биографии я отдал своим героям. У каждого из «ангелов» есть реальный прототип, а всё происходящее – это мозаика из реальных событий.

Нет, сначала была сеть Культбаз. Больницы, музеи, ветеринарные участки, школы-интернаты, куда забирали детей, ну и, конечно, пункты приема пушнины. То есть, по всему северу были построены такие островки советской цивилизации. И межцивилизационное непонимание началось именно на этом этапе. Например «куль» на одном из диалектов ханты - это чёрт, и получается, что Культбаза – это место, где живут черти. А Красный чум, показательный чум – как надо жить (там речь шла, в основном, о гигиене или о каких-то других российских порядках), так вот, Красный чум в мифологии хантов и ненцев – место, где живут мертвецы.

Всё это делалось с благой целью, нужно было занимать территорию. Первые шаги были чрезвычайно романтические, просветительские. А потом, когда хантов стали обкладывать данью, потому что нужны были деньги и пушнина, они возроптали. Предпосылки к восстанию, в итоге, были экономические. Налоги очень сильно увеличивались, и почему-то именно на кочующие народы: известно, что зыряне, например, платили меньше. А потом ещё стали забирать детей. В Казым съехались родители, 40 нард, и всех детей забрали. И тогда уже, чтобы подавить это ещё не восстание, но бунт, недоразумение, была отправлена та самая экспедиция из Свердловска во главе с Полиной Шнейдер. Не чтобы подавить – договориться. Полина Шнейдер вообще была завнаркоматом просвещения Крыма, учительница.

Все предыстории героев, конечно, выдуманы. Но была экспедиция: Пётр Васильевич Астраханцев — председатель Берёзовского райисполкома, Пётр Маркелович Смирнов — заместитель заведующего Казымской культбазы, Николай Варламович Нестеров — заведующий Казымским интегральным товариществом, Захар Никифорович Посохов — сотрудник Берёзовского райаппарата ОГПУ, ханты по национальности, и Полина Петровна Шнейдер — уполномоченная Уральского обкома ВКП(б) . Про них мало, что известно, только профессии. В сценарии была поэтическая линия, связанная с Наркоматами. У Дениса Осокина есть одноимённая книга, одна из моих любимых, где как раз Наркоматы представлены волшебными, фантастическим существами, очень красиво. Сначала я придумал для каждого из героев такие сказочные Наркоматы (Нарконебо, Наркомузыка…), где они якобы работают, для общей фантасмагории. Но всё это оказалось излишним, и я убрал. А книга, конечно, потрясающая – она служит одним из ключей к сценарию. Всё остальное: памятник Иуде, крематорий, мексиканская история Эйзентштейна, расстрел Московского латышского театра «Скатувэ» – всё это было на самом деле. Для каждого из героев я искал скелеты в шкафу, все они ровесники революции, все они вышли из крови, и поэтому мне показалось, что это очень важные и правильные сцены. Кстати, насчёт Эйзенштейна: он использовал реальных людей для съёмки казни. Я специально интересовался у Наума Клеймана об этом, и он сказал, что у этой истории нет официального источника, всё на уровне легенды. Тогда я посмотрел этот эпизод покадрово, и там, в основном, всё постановочно, но есть только один кадр, где явно видно, что человек погибает, ну, или травмируется очень сильно. Это как раз когда человек закопан и на него падает лошадь. Я думаю, что, скорее всего, был какой-то случай, травма или смерть, и так родилась легенда. В нашем фильме таких красивых легенд – десятки.