Юрий Быков: «Персонажи пытаются понять, как дальше жить, если ты предал самого себя»

Ну, это не совсем родная земля. Это всё-таки Солотча, а я живу в степной части Рязанской области, там, где Пронск. Вернее, я родился и вырос там, это совершенно другая местность, это не сосны, овраги, а просто степь. Но это, конечно, Рязанская область. Помогает ли в каком смысле? Административно или духовно?

Ну, я думаю, если бы не администрация Рязанской области, мы бы этот объект не получили, потому что это же очень дорого построить что-то подобное, в принципе, даже локально, я имею в виду, интерьеры, переходы…

Его, кстати, сейчас восстанавливают, мы приехали, он был абсолютно закрыт, как Припять. Не самый лучший ракурс, вы потом снимите, наверное… Это был крупнейший оздоровительный санаторий в советское время. Потом его закрыли. Когда мы приехали сюда, мы поняли, это – то, что нам нужно: река, сосновый лес, зима, глушь, огромный, похожий на какое-то тело, санаторий. И всё, решили, что здесь будем снимать. Как-то повезло, не пришлось ехать в Воркуту. Я что-то пока за пределы ближайшего Подмосковья, как это называется, Рязанской, Нижегородской областей, пока не выезжал. Вроде бы всё компактно.

Играю я, да.

По природе человеческой?

Ну, конечно, нет. Это очень замкнутый, волевой, очень самоедствующий, причём, не без причины, и очень чистый человек. Я, честно говоря, не сильно доволен, что я его играю, но так вышло. Конечно, был расчёт на… как сказать, был очень подходящий артист на эту роль, но не случилось мне, к сожалению, найти. И поскольку, кроме меня в картине ещё два больших, важных персонажа, я решил сместить акценты с этого персонажа на других двух. Не фоном, конечно, а грунтом истории. Буду стараться не выпячивать себя, может быть, получится немного про другое кино, чем я задумывал.

Ну, не всегда! Есть хорошие режиссёры, ты сам знаешь, которые говорят: «Я буду ещё снимать, ещё!»

Для меня «Сторож» – картина, скажем так, про которую я не подумал после той известной душещипательной истории, которая случилась со мной после «Спящих», у меня в производственных планах был и «Завод», и «Сторож». И я вот так наотмашь сказал «всё», и я действительно тогда был очень уставшим, мне было очень не по себе. А потом, когда я собрал воедино все предстоящие обстоятельства, понял, что эту картину мне тоже нужно будет сделать. Для меня вообще «Завод» и «Сторож» в одной связке производственной, в принципе с одними и теми же людьми это делаю. Она более камерная, более ёмкая, я к ней относился так – я вот «Завод», большую картину, отгрохаю, а это я приду и просто сделаю очень камерную, для узкой аудитории картину, и после этого сделаю ту самую паузу, про которую говорил. Честно говоря, её хотелось бы сделать, потому что… дело ведь не в усталости, а в том, что исчерпан жизненный, человеческий, душевный, да и творческий потенциал.

Не заряд, а именно потенциал. Батарейка, заряд – это всё немножко про усталость, а я хочу понять, куда двигаться дальше в жизни, как человеку. Мне раньше казалось, что мне есть, что рассказать. Сейчас мне стало казаться, что я мало что понимаю про жизнь, поднакопить каких-то знаний, как всё устроено, работает, осознать, я вообще правильно взаимодействую с этой реальностью или нахожусь на грани. У меня очень часто возникает внутренний вопрос: вообще существует эта реальность или я в неё играю или я заигрался? Плюс, мне кажется, все эти мои скандальные истории, пертурбации, мне кажется, я исчерпал себя. И если даже «Сторож» и получится, и дай Бог, потому что замечательные артисты играют, продюсеры помогают очень неплохие, дальше мировоззренчески тупичок.

Ну, я скажу так. В отличие от «Майора», здесь вообще практически нет никакой социальщины. Эта история сосредоточена только на трёх людях, которые прорабатывают свой жизненный опыт во взаимодействии, помогают друг другу какие-то гештальты закрыть, увидеть свет в конце тоннеля, как бы это пошло ни звучало. Но эта история только о человеческих взаимоотношениях трёх отдельно взятых персонажей. В ней нет прямых ассоциаций с внешним миром, которые были всегда в моих предыдущих картинах. Там всегда была конкретная «классовая борьба». Долин, кажется, в «Сеансе» написал про «Завод» – «дождливая ночь классовой борьбы». Здесь как раз никакой классовой борьбы, есть мужчина, женщина и, называйте его как угодно, затворник, пророк, схимник, кто угодно – человек, который пытается уйти от внешней жизни. И они втроём пытаются понять, для чего вообще живёт человек, как ему жить дальше, если он однажды предал самого себя, возможно ли вообще искупить предательство самого себя, и если нет, то что с этим дальше делать. Поэтому я очень надеюсь, что это будет обыкновенная, простая, человеческая история, а не большой, такой социальный удар по аудитории, с лозунгами, плакатами как надо и чего не надо. Почему, собственно, мы и замкнулись в этом санатории. Очень хочется, чтобы история была только про трёх персонажей, которые пытаются понять, как дальше жить, если ты предал самого себя.

Я думаю, что с большим трудом, но можно. Но удивительная штука: мы же в принципе не спрашиваем, когда мы приходим в этот мир, нас, вернее, не спрашивают, нас приводят и всё, приводят такими, какие мы есть, и все ошибки, которые мы совершаем, мы совершаем, потому что в нас есть какие-то данные от природы, генетика, я не знаю, от роста и веса, цвета глаз, мыслей, образов поведения до тех обстоятельств, которые нас окружают. К тому моменту, когда мы понимаем, что натворили кучу дел, с одной стороны, можно сказать, что мы сами виноваты, а с другой – никто ни в чём не виноват, потому что так сложилось, так устроена жизнь. Вообще чувство вины – это один из предметов, который мы рассматриваем в картине, потому что оно, безусловно, должно присутствовать для того, чтобы двигаться дальше, развиваться. Но иногда оно может сожрать тебя так, что оно будет уже абсолютно непродуктивно. Мне кажется, что искупить не самое главное, главное – это понять, кем ты действительно должен быть дальше и должен ли ты быть вообще. Потому что иногда – здесь я не буду раскрывать интригу – исправляя какие-то ошибки прошлого, человек может просто закончить свой жизненный путь, и это будет правильно, как это ни страшно звучит. Иногда, чтобы эти ошибки исправить, ему надо двигаться дальше. Каждому – своё. Картина достаточно жестокая в этом смысле, здесь нет пресловутого хэппи-энда, нет пресловутой, с моей точки зрения, надежды. Здесь есть чёткий вердикт каждому в отдельности – кто он такой, для чего пришёл, как ему с этим жить дальше, нужно ли ему жить дальше.

Там большие сборы.

Ну, на индустрию в целом, конечно, это влияет. Прежде всего, потому что люди начинают просто зарабатывать деньги, другое дело… Я люблю повторять, я частью этой индустрии, к сожалению, не являюсь, мне трудно это комментировать, критиковать или, наоборот, петь дифирамбы. Индустрия кино, которая работает по принципу «товар-деньги-товар», я в ней практически не участвую, потому что мои фильмы, если и выходят в прокат, практически ничего не собирают, массовой аудитории они не интересны. В этом смысле мне оценивать эти процессы было бы, наверное, неразумно и пошло, потому что я не знаю, как это устроено, как это работает, как это должно развиваться.

Я работаю с бюджетом, который позволяет мне снимать достаточно камерное, малобюджетное кино. В основном его смотрят в интернете. Какие-то специалисты из этой индустрии ко мне периодически попадают, но инструменты, которые эта индустрия использует, масштабы мне абсолютно не знакомы, я практически никогда с ними не соприкасался, только, пожалуй, на фильме «Время первых», и для меня это был шок, что так может быть и богато, и в хорошем смысле медленно, и с большим количеством ресурсов. Я-то работаю быстро, на коленке, в темпе собачьего вальса, потому что мне очень нужно ёмко потратить очень небольшие деньги. Я в целом за индустрию рад, потому что основная масса людей в любой отрасли живёт по принципу «товар-деньги-товар». Я в принципе занимаюсь тем, что здесь и сейчас не продаётся. Будет ли это продаваться вдолгую, я не знаю. Но я могу сказать одно – это одна из основных причин, по которой я всё-таки хотел сделать паузу, потому что мне нужно осознать в принципе то, что я делаю. Оно – куда? Оно для чего? Оно кому нужно? Оно вообще должно ли существовать? Потому что, так или иначе, пока для всех участников процесса это – альтруизм. В том числе, для Министерства культуры, которое финансирует эту картину. Соберёт ли этот фильм? Прогнозировать, думаю, не стоит, но мы все взрослые и понимаем, что, скорее всего, нет. И вот в этом смысле тоже не хочется быть иждивенцем, хочется понимать своё место. В индустрии я пока его не нашёл.