Эмир Кустурица: «Волк не готов быть собакой. Волк должен быть волком»

Это дизайн моей дочери. Когда они сделали этот дизайн — волка и поезд — я сказал им, что должен быть ещё какой-то лозунг. И она пришла ко мне с фразой: «Останови поезд». Это из рэгги-музыки...

Да, Боба Марли, который пел «Останови поезд»... Самое главное в этом фестивале — то, что он был создан из моей идеи — вернуть в кинематограф всё, что я в кино когда-то заработал. Вот вы видите этот город, который мы построили — Дрвенград, — и вы видите Андричград [Культурно-образовательный центр Эмира Кустурицы в г. Вишеграде — Ред.], который мы возвели тут же неподалёку на реке Дрине, в Республике Сербской, в Боснии, — так вот: всё это мы создали благодаря моей тридцатилетней работе в кинематографии. И таким образом достигается гармония между работой и тем, что она даёт человеку в жизни. Вернуть деньги, что я заработал, — это правильно. Потому что жизнь и так коротка, и копить деньги бессмысленно: деньги только ускоряют жизнь, разгоняют ритм, и обычно это плохо заканчивается. А мы создали фестиваль, о котором мы мечтали, который мы любим. И он великолепным образом связывает прошлые времена с нынешними, давая возможность в одной точке показать прекрасные фильмы, созданные раньше и создаваемые сейчас. Он посылает миру совершенно определённый сигнал: что фильмы Голливуда — это не то, что нужно было бы делать, они противоречат тому, что требует природа человека, это не та картинка, которой требует его душа. Молодые люди, которые приезжают сюда, — они уезжают отсюда храбрыми, и мы верим в идею, что фильмы нужно делать именно таким образом. Поэтому я был счастлив, что эту фестивальную работу взяла на себя моя юная дочка Дуня. Это такое семейный бизнес. Хотя на самом деле это не бизнес никакой. Идея тут простая — просто на высшем уровне принимать у себя авторов и вообще всех, кто занимается кино.

Я думаю, что мировая кинематография, как и любая продукция в мире, должна быть в равновесии с природой человека. Это как производство еды. Вы же знаете, что еда есть сфальсифицированная и органическая, настоящая. И моя идея в том, чтобы производить «органические» фильмы. Которые созвучны тому, как человек воспринимает мир. Которые как бы нападают на нас, не оставляют равнодушными. Ведь вот когда человек смотрит, скажем, голливудский фильм, — он же даже может и не смотреть его. То есть это можно смотреть, зажмурившись. Слушать этот звук хороший, впечатляющий. И разницы между тем, что ты чувствуешь, зажмурившись, и тем, что будет, если открыть глаза, — не будет никакой. А фильмы, о которых я говорю, фильмы, которые действительно нужны человеку, — вот их так воспринимать как раз невозможно: не получится. Поэтому: в «поезде» — все те, кто ведёт мировое кино в пропасть, а «волки» — это те, кто своей силой и своей дикостью останавливают поезд.

Беда, что и российская кинематография сегодня полностью под влиянием Голливуда и Запада. Она теряет оригинальность, и когда нынче человек прилетает в Москву и едет с аэродрома по городу, то он видит со всеми этими билбордами и декорациями город, больше похожий на Хьюстон. И это единственное, что вам не нужно делать. У вас великие традиции, великое искусство. У вас существует целое поле выдающихся фильмов, которые забыты в России. Это бег за рынком, который лишён всякого смысла. Россия никогда не была колонизирована, но в современном русском человеке — всё колонизировано: его ощущения, его сознание определяют голливудские фильмы. И тут он действительно на неправильном пути. И новые выходы, новые пути нужны сейчас, чтобы ваша культура как следует оборонялась. Тут нужно найти какого-то волка, который поведёт вас правильным путём.

Волки — это мы. Мы охранители. А поезд… Вы знаете, это совсем не тот поезд, который напугал людей сто с лишним лет назад в зале у братьев Люмьер, который в самом первом на свете фильме прибывал на вокзал «Ла-Сьота», и люди пугались, просто потому что не понимали, как это он так вот — движется на них... Это иной поезд. Который уничтожает всё, что является культурой, всё, что оригинально. И это моя идея: нам нужно сражаться за «волка» нашей культуры. Волка отличает то, что он не хочет быть собакой. Он не хочет делать то, что диктует ему Америка. Волк не готов быть собакой. Волк должен быть волком.

Деколонизировать. Мы должны деколонизировать наше сознание. Центр, который мы открываем с моей дочкой Дуней [Центр «Андричград», — Прим. ред.], — это как раз центр культурной деколонизации. И это должно происходить параллельно с развитием экономических связей между Россией, Бразилией, Индией и Китаем. Вот этот процесс, в конце концов, и увенчается успехом. Всякие попытки как-то подорвать экономику России через обрушение цен на нефть провальны. Ту же экономику Сербии им удалось подорвать только через войну. Я боюсь войны. И они всегда что-то такое сделают, чтобы затащить вас в войну. Я не военный стратег, но я думаю, что у России хватит сил защититься.

Народ — 90% людей — я уверен, чувствуют вашу боль и сочувствуют вам. Но вопрос не в народе, а в тех, кто производит общественное мнение, в тех, кто оказывает иное влияние, кто рассказывает сербам, как хорошо им будет в Евросоюзе. Я сам считаю, что Сербии не нужно в Евросоюз, она и без него достаточно европейская, но это уже концепты, реализация которых давно запущена, и против них трудно бороться. Но все сербы точно ощущают, что эти санкции — это то же самое, что было с нами. Что это всё — часть того же самого похода на Косово, когда НАТО, создавая «новый мировой порядок» для тех, кто вне традиции, и истребляя тех, кто этой традиции следует, была соучастницей разрушения трёх сотен православных храмов.

Я открыл фестиваль одной чилийской коммунистической песней. Сегодня должно начаться какое-то новое движение. Потому что в той же Латинской Америке, например, сегодня уже невозможно провести какую-то черту, которая поделит людей на правых и левых. И весь мир уже тоже больше не может делиться на правых и левых, наступает эра, когда мир разделится на нацистов и антинацистов: и это не будет вопрос взглядов, суждений — это будет вопрос выживания. Нацизм сейчас расползается очень широко, и подлог — его главное орудие. Смотрите, сейчас кто-то Путина называет Гитлером, а Степана Бандеру — борцом за свободу. И представитель Украины в ООН, который, к сожалению, является русским, с трибуны Объединённых наций говорит, что Бандера «не был преступником», мол, всё это была «русская пропаганда». И недалёк тот момент, когда кто-то поставит под сомнение русскую победу в Берлине, когда кто-то скажет, что освобождение Берлина от нацизма тоже было «русской пропагандой». Если русский солдат в конце Второй мировой войны дошёл до Берлина, то он мог бы дойти до Франции, но у русского солдата не было причины это делать, потому что он не был нацистом. И сейчас крепнет объективный страх — от того, что мы готовы страдать и готовы бороться против нацизма. И они этого боятся. Но они опасны. Они опасны оттого, что у них есть малые народы, которыми можно в этой ситуации воспользоваться. Возьмите администрацию Саакашвили: хорошо, что Россия её победила — я бы посмотрел на Америку, если бы вы или Китай пришли к ним и создали им под боком подобный конфликт где-нибудь в Колумбии или в Мексике. А Америка действительно приходит к границам России и военной силой угрожает Москве, — как в случае с Украиной, — а в Москве понимают, что если этому не противодействовать, то уже через две минуты ракеты будут в Москве. И в этом безумство и безголовость Америки, которая не видит в современном мире иного пути для себя, кроме как захватить Сибирь.

Мост подтверждает старый тезис Достоевского о том, что только самые красивые вещи переживут всё. А он — один из самых красивых мостов в Европе. Он стал воплощением сентиментальной заветной мечты, одного человека, который, будучи сербом, угнанным из этих мест и обращённым в ислам, сделал блестящую карьеру в Стамбуле, стал визирем, одним из величайших полководцев Османской империи [Имеется в виду Соколлу Мехмед-паша, де-факто правитель Османской империи в XVI в., уведённый турками ещё ребёнком из боснийского села Соколовичи. — Прим. ред.]. Он возвёл мост над Дриной — реку, переправа через которую когда-то в далёком детстве рассекла его жизнь надвое. И Достоевский был прав, когда говорил, что только красивые и великие вещи переживут всё.

Мы можем замыслить красивый и лучший мир, но у нас одна проблема: мир делится на людей, у которых добрые и злые намерения. Я связываю себя с миром тех, у кого добрые помыслы, но сегодня в мире просыпаются вещи, против которых мы должны обороняться. Добру трудно пробить себе дорогу. Мост — это как антибиотики. Их придумали за десять лет до начала Второй мировой войны, а внедрили только за два года до её окончания. К сожалению… К великому сожалению! Сегодня в мире пахнет очень большой войной. Но я знаю, что Россия не даст этому случиться и не позволит разрушить свою культуру тем, для кого культура не важна. Я так боюсь будущего… Но я уверен, что мир выстоит на идее добрых дел, даже под самым сильным натиском зла.

Я сейчас закончил ещё одну короткометражную историю, притчу, она войдёт в большой фильм, который я создаю, идя от финала к началу. Продвигалось очень тяжело. Проблем было много: в какой-то момент дошло даже то того, что времени у меня не оставалось вообще ни на что. Но это очень красивый фильм. Он о любви и войне. Одна из притч в фильме — о русско-афганской войне. О солдате, который носил молоко из далёкой точки в казарму. И по дороге он каждый раз подкармливал молоком выводок змей. Они росли. И однажды он шёл своей дорогой, и самая большая змея напала на него, и душила его так крепко, что он уже начал было прощаться с жизнью. Но вдруг она его отпустила. И когда он добежал до своей воинской части, то обнаружил, что в его отсутствие всех его однополчан перебили враги, а он сам остался жив. Змея спасла его. Одна притча об этом, ещё одна — о любви, и ещё одна — о нашей войне, войне в Югославии 90-х годов, боль от которой никогда не отпускает меня.

Он называется «На Млечном Пути».

К сожалению, - я…

А кроме меня там ещё играет Моника Беллуччи, сербская актриса Слобода Мичалович и в основном другие менее известные актёры из Сербии.

Будем здоровы, и дай Бог!