Теперь мы уже просто знаем, что всё получилось. Понятно, что люди внешние в это не верили, но и для нас это было большой авантюрой. Все, кто входили в этом дело — мы, Сергей Сельянов, Саша Горохов и его студия — задавали друг другу вопросы: «Ну, что? Получится?». И слышали в ответ: «Да-да, конечно, мы знаем, как это делать». Сейчас, по прошествии времени, мы понимаем, что ничего не знали и всё то, как мы это видели, в итоге менялось многократно.

Не надо никакой страх преодолевать. Страх — это хорошо. Страх там, где новая территория. Страшно должно быть и это нормально. Это изначально была территория, о которой никто не знал. Она будоражила. Это хотелось делать. Хотелось делать что-то новое, прокладывать какие-то рельсы новые, а не ехать там, где они проложены. Мы это приняли с самого начала. Я вообще прожил четыре года, знаете… Я просто врал всем. Я знал, что режиссёр должен быть уверен в себе и всё время находиться в таком состоянии, как будто он понимает, что делает. Я не понимал этого процесса, мы его изобретали по ходу. Но делал вид, что всё знаю. Теперь я точно всё знаю спустя четыре года. Но всё получилось — фильм готов. Эти точки невозврата… их было столько в процессе! Проект-то долгий. Я в какой-то момент уже привык к этому состоянию.

Технология «Аватара» же была удивительная. Все разбирающиеся люди говорили, что дело не в том, что он создал новый мир, где летают на драконах, — это уже всё было. И 3D, на самом деле, тоже было в той или иной форме, а вот этой технологии переноса живых эмоций с лиц артистов на лица человекоподобных — всё-таки не таких, как Голлум, а очень похожих на человека. Перенос эмоций артистов на лица, синтетически созданные на компьютере, — главное, что там было сделано и это самая сложная технологически вещь. И это то, на что мы опирались, когда входили в проект.

Во-первых, мы взяли специалиста, который работал в компании Weta Digital, который работал, в том числе, и на «Аватаре». Это первое, что мы взяли у Кэмерона: человека, который знаком с этой технологией. Это он сказал, что это возможно и мы ему поверили. Но Миша правильно сказал, чем персонаж в «Напарнике» отличается от остальных полностью компьютерных персонажей. Он максимально приближен к человеческому образу. Гораздо проще делать каких-то созданий разных — драконов, енотов, динозавров — а наш младенец 70 процентов игрового времени является главным персонажем.

Мы сейчас в процессе отправки того, что получилось. Мы и студия графики, с которой мы работали, приложим все усилия, чтобы коллегам в разных странах мира показать. Нам есть, чем гордиться. И это действительно, несмотря на то, что мы опирались на что-то изобретённое, для «Напарника» была изобретена уникальная технология. Изобретённая и переизобретённая, пока мы добавились того результата, который нужен. Когда мы смотрим на лицо динозавра, слона или мыши, никогда вблизи эмоции не видим. Мы не представляем, что такое улыбающаяся мышь. Доля того, насколько мы можем привирать, делать так, как нам кажется правильным, очень существенная. Когда мы делаем лицо младенца, мы смотрим на это с предельной строгостью. Мы точно знаем, как он улыбается, должен поднять бровь, заплакать или засмеяться. И в этом есть вся сложность — добиться достоверности. Достоверности, на которую интересно смотреть. Это, конечно, была задача тяжёлая.

Лицо человека — это то, что зритель знает лучше всего. Знает его досконально, на подсознательном уровне, и любую фальшь отличает легко. Помимо компьютерного героя, ребёнка, есть ещё компьютерные капибары и чайки. Когда мне приходила анимация капибары, она утверждалась гораздо быстрее. Когда мне присылали и спрашивали, нравится ли мне, я отвечал, что, да, конечно, это же капибара! Кто знает, как она должна себя вести? Она ведёт себя так и она убедительна.

Мы ровно всё в лимите сделали. Просто копейка в копейку.

У нас были такие договорённости. Нам Сельянов сказал: «Пусть это будет для вас вызов. Я лимитирую бюджет, и если вы из него выходите, это будет уже ваша проблема». И такая же договорённость у нас была со студией компьютерной графики. В этих рамках все удержались: жили и дошли до конца.

Да, мы просто дали слово и все его сдержали.

Именно по этой причине CGF является представляющей компанией, а Саша Горохов — сопродюсером фильма. Это их вклад в этот фильм.

Помимо финансовых историй, которые мы, наверное, не будем здесь озвучивать… Бонус для всех один, но для них, наверное, в большей степени — впервые на российском пространстве (а в некоторых вещах и впервые в мире) была сделана технология. Сейчас, я очень надеюсь, что они будут пожинать плоды на мировых площадках, получать мировые заказы такого уровня сложности. У нас в стране есть две студии, которые могут делать графику на мировом уровне. Просто пробиться трудно.

У меня были определённые сложные персонажи, причём, скорее второстепенные, а не главные. Персонажи очень жанровые — легко было скатиться в какую-то шаблонность. И вот определённые актёры — Ян Цапник, Ксения Лаврова-Глинка — супер-профессиональные. Они сделали больше, чем я ожидал. По поводу главных героев… Настолько был подробный кастинг, что герои в итоге выглядели так, как я их придумал. Сергея Гармаша я знаю давно — он мой «отец» в кинематографе. Мой личный талисман, да не обидится он меня. Он вечно меня преследует, а я — его.

Оказалось, что отчаянный! Настолько это отчаянный эксперимент, что я боялся, он не срастётся с этой технологией. Надо понимать, что Сергей Гармаш — первый российский актёр, который сыграл роль по этой технологии. Первый человек, который сидел в этом шлеме, на которого клеили эти метки, и он играл другого компьютерного героя. Мы снимали мимику компьютерного ребёнка после съёмочного периода — я показывал ему смонтированный материал и увидел, как он расплывается в улыбке, ему нравится, он уже понял характер. Ещё ведь очень трудный жанр — герой гротескный, комедийный. Он должен быть яркий и наглый. Трудно «разогнать» актёра до такой скорости.

Порядка шести смен, наверное.

Не так много!

Да, не так много, но это очень интенсивная съёмка, потому что почти нет съёмочной группы, сложно актёру и режиссёру — мы сидим в тёмной студии, пауз нет, перестановок нет (обычно актёры и режиссёр тогда отдыхают). Поэтому вы снимаете по восемь сцен в день — здесь вас никто не держит. Только когда актёр выдыхается, вы выходите на улицу воздухом подышать.

Обычно в голливудских фильмах это совмещается. Можно надеть шлем и костюм и играть всё вместе. В каком-то смысле мы технически не смогли это выполнить, потому что у нас просто нет студии, в которой можно было бы эти технологии объединить. Поэтому мы сначала просто технически разделили эти два вопроса и оставили анимацию тела на финал. И когда пришёл момент, я уже просто испугался звонить Сергею Гармашу и просить его падать, прыгать и носиться как угорелый. Ребёнок подвижный и ему нужно делать много неудобных действий. Я просто не хотел заставлять народного артиста бегать, прыгать, ползать на коленях и так далее. Пластика тела — это, как минимум, 50 процентов в комедийном жанре. Я понял, что надо искать сильного артиста на эту роль. Время шло, мы уже сняли к этому моменту «Притяжение» и очень подружились с Сашей Петровым. Я позвонил ему и сказал: «Приезжай, посмотри кино, есть задачка интересная». Он приехал, посмотрел кино, ему дико понравилось. Он сказал, что готов на всё. Он сделал это блестяще, помог мне разработать пластику.

Трое.

Трое.

Четыре года назад — когда начинался проект — моему ребёнку как раз был год. Я наблюдал за ним, снимал его на видео. Я делал R&D собственное. Я снимал его всё время, смотрел на его пластику, как он двигается. Самое главное, что сама история про ребёнка, если отбросить этот приключенческий внешний слой. Это, прежде всего, история…

Собственно само название «Напарник»… Если приложить это понятие к отцу и сыну, очень эмоционально получается.

Для меня это вообще очень личная история. Я надеюсь, что зрители это увидят, хотя то, конечно, не драма. Я уверен, что люди, у которых есть маленькие дети, отреагируют очень хорошо. В фильме показаны проблемы молодой семьи. Мне это знакомо, я сам это всё переживал, это определённый стресс.