Алексей Мизгирёв: «В «Конвое» никто никого не расчленяет»

Имели, когда я снял «Кремень». Это была дебютная работа. Я был уверен, что Абдрашитов, который был председателем жюри «Кинотавра», не даст мне приз. Я уже почти с этим смирился, но все равно волновался, потому что это было вступление в профессию. Когда мне дали два приза, за Лучший дебют и Лучший сценарий, меня сильно поддержали. Это был важный для меня успех. Я понял, что могу говорить. Теперь всё немного иначе. Конечно, приятно думать о призах, но гораздо приятнее ощущение, что ты доделал картину, все проблемы разрешились. Сделать такой фильм, как «Конвой», нелегко, хотя бы потому, что денег на подобное кино всегда выделяется меньше, чем оно реально стоит. Теперь я вижу, что фильм сделан, и он работает. Для меня настоящая его премьера состоялась не в Берлине, а на «Кинотавре». Я хотел видеть, какую реакцию он производит в России. Реакция есть. Это здорово. С другой стороны, «Груз 200» Алексея Балабанова не получил ни одного приза на «Кинотавре», но это помогло ему даже больше, чем если бы он получил. Людям захотелось посмотреть картину, которую обошли призами.

«Конвой» - это кинофильм. Не в том смысле, что он снят на киноплёнку. Просто, как ни странно, большой экран дает другое ощущение от этой картины. Сейчас постпродакшн так устроен, что ты монтируешь и обрабатываешь свой фильм, глядя на экран компьютера. Потом уже готовый фильм печатается на плёнку, и ты только тогда получаешь возможность увидеть его на большом экране. Когда я в лаборатории фактически впервые посмотрел «Конвой», передо мной был как будто другой фильм. На большом экране ты видишь больше: больше предметов, новые фактуры, работу художника. Фильм становится шире, объёмнее и увлекательнее, хотя на экране не бегут динозавры. Мне бы хотелось, чтобы этот фильм люди смотрели именно в кино. Наверное, должна быть такая система, в которой фильмы в кинотеатре идут долго, а публика понимает, куда она идёт. Предыдущие мои фильмы шли в мультиплексах. Но в такие кинотеатры, как «Октябрь», люди ходят на аттракцион. Чтобы выбрать «Бубен, барабан» в качестве аттракциона, нужно ещё подумать. Большинство зрителей ведь даже не знает ничего о фильмах, на которые собирается. Они рассматривают названия и прикидывают: «Об этом фильме я что-то слышал, в этом играет Бондарчук, а в этом, вроде, обезьяна бегает. Пойду на Бондарчука». Конечно, лучше, если «Конвой» будет в кинотеатре, где публика более подготовленная. В некоторых кинотеатрах такая публика уже есть, но их пока мало. Словом, надо смотреть фильм в кино. От скачивания через торренты меньше удовольствия будет.

Может быть, «Конвой» тоже напрашивается на такую стратегию. Тут ведь дело не в том, что люди увидят известного артиста живьем и ради него придут на фильм. Напротив, тут важнее диалог, который может завязаться после фильма. Все картины того же Абдрашитова собирали приличную кассу в Советском Союзе. Конечно, тут не обошлось без флёра фронды, антисоветчины. Люди, тоскующие по живому слову, шли в кинотеатры. Но с фильмом работали. О нём рассказывали в телепередачах, телевикторинах - делали всё, чтобы зритель начал думать об этом кино заранее. Говорили, что выходит фильм «Плюмбум», он на такую-то тему и в нём такие-то вопросы поставлены. В школе отменяли уроки, чтобы всем классом пойти на «Чучело». Это был важный момент воспитательного процесса. На уроках литературы темами для сочинения делали серьёзные фильмы. Была целая система работы с серьёзным кино. А сейчас тебя выбрасывают, как котёнка. Есть деньги – можешь напечатать копии и повесить рекламу. Если денег нет, то участие журналистов и интернета становится единственным контактом со зрителем, чтобы рассказать ему о фильме. Этого мало, конечно. Ведь никаких специальных маркетинговых ходов тут не предпримешь. В «Конвое» никто никого не расчленяет, никто не занимается сексом в особенно извращённой форме. Правда, и это тоже было бы сомнительной рекламой. Но я бы пошёл на такой фильм, как «Конвой». Если бы я был среди ребят, которые живут в провинции рядом с кинотеатром, куда поставили «Конвой», я бы на него пошёл. У меня есть интерес к миру. Я знаю других людей, у которых он тоже есть, где бы они ни жили. Все остальное нужно воспитывать.

Это не самое лучшее его кино. А вот когда он делал «Время цыган»... Когда я вижу, как эти не очень красивые люди торгуют детьми – в этом есть щемящая тоска. Жизнь уходит и складывается не так, как ты бы хотел. Снимая такие картины, режиссёр и становится настоящим Кустурицей. Но делать такие фильмы, жить с таким грузом - тяжело. Тупиковое ощущение действительности выпивает из тебя все соки, с ним долго не протянешь. Режиссёр стареет и начинает желать надежды. Человек стареет, начинает бояться. Некоторые начинают верить в Бога. Может, и меня не минует эта болезнь. Но пока у меня ещё есть силы. Моё поколение сейчас в очень хорошем возрасте. У нас уже есть по 2-4 картины, мы понимаем, как нужно снимать кино. У нас все ещё свежий взгляд на вещи. И у нас есть силы, чтобы бросаться в бой до конца. Время просто золотое, надо срочно снимать нетленку, как раньше говорили.