Сергей Февралёв: «Сюрреализм состоит из обыкновенных вещей»

На самом деле сюрреализм возникает не за счёт изменения реальности, мы не строили для фильма какие-то сумасшедшие, искажённые декорации. Сюрреализм возникает из неправильного применения реалистичных деталей. То есть, если говорить об абсурде войны, о котором мы много говорили с Кареном Георгиевичем, то главное здесь - странные детали. Например, когда человек ест из шлема вместо того, чтобы питаться из котелка, вместо ложки использует что-то другое. Сюрреализм состоит из обыкновенных вещей, но не всегда правильно используемых. На войне это нормально, я не могу сказать, что это всё такой большой военный сюрреализм.

Зритель сам для себя выбирает: воскрес из мёртвых этот человек или он, и правда, выжил каким-то чудом - своим внутренним, человеческим? Действительно ли это какой-то тайный, мифический танк, или такой танк был на самом деле? Вопросы остаются до самого конца.

Я думаю, это примета. Не хочется до фильма рассказывать о главном герое, это всё равно, что во время детектива рассказать, кто убит. И это не попытка сделать пиар или что-то в таком духе. Обычное "киношное" суеверие.

Мы старались создать фильм о реальной войне, в которой существует такая вот странная сюжетная линия. Но сюжет развивается во время обыкновенной войны, на обыкновенных полях, в деревнях. Мы работали над реалистичностью, например, очень большое внимание уделили госпиталю. И, понимаете, сколько людей – столько мнений. Люди, которые воевали в войну, бывали в госпиталях, мы их всех опрашивали, узнавали, как это было. И вот, одни рассказывают, что медикаментов было завались, другие утверждают, что вообще ничего не было, а лечили всех щёлочью, промывали водой, да и бинт был один, и его просто каждый раз сушили. Третьи рассказывают, что руки-ноги оторваны, а у врачей полное равнодушие, а четвёртые: «У нас было всё в порядке». То есть, на фронте было всё, от первого до четвёртого, мы просто выбираем из этого то, что нам более важно.

Её нет - ну, почти нет. Мы даже декорации не увеличивали с помощью компьютера. Они строились в натуральную величину. Так, по мелочи: дымы, взрывы, отлёты башен у танков, боевые моменты – вот они делались частью на компьютерах, частью - при помощи каскадёров, пиротехников.

Это работа многослойная. Сначала мы выискивали фотографии, выбирали ту степень «подбитости», которая может подойти под наш фильм. Работали очень подробно с консультантами, потом отрабатывали эскиз, потом делали развёртки чертежей, чтобы было видно, как это выглядит справа, сверху, слева. После запускали в производство. И это было поточное производство – мы делали эскизы, а в этот момент уже команда ребят, сварщиков, заканчивала подбитый танк. Мы сделали их порядка семи. И на каждый танк уходило по полтора-два месяца.

Мне хочется думать, что все самые сложные объекты у меня впереди. А вот деревня, где шёл бой в «Белом тигре», и правда, была большим объектом – протяжённостью в 200 метров. И мы строили декорацию на «Мосфильме» – здание немецкого инженерного училища, где было проведено подписание капитуляции, Карлсхорст. Декорация занимает весь первый павильон. На самом деле, фильм в этом плане очень сложный, мы прошли историю с изготовлением подбитых танков, с изготовлением «главного героя», построили декорацию разрушенного европейского города. Как раз вот ту знаменитую декорацию на «Мосфильме» с брусчаткой мы и перестроили под этот город. То есть, мы взяли одну улицу за основу и там появился такой католический собор, разрушенный, в духе неоготики, и появилось много классических европейских архитектурных элементов. И существует в фильме ещё интерьер, где Гитлер делится своими переживаниями о войне с неким человеком. И он единственный у нас абсолютно нереальный, такого не было на самом деле.